Вересковая принцесса - Страница 70

Он замолчал на какой-то момент и погладил себя рукой по подбородку. Я в тихом отчаянии сидела на своей ветке; мои ступни напряглись, чтобы удержать туфли, а кровь резко стучала в висках, поскольку я не осмеливалась перевести дыхание. А этот человек рассказывал столь обстоятельно, что, казалось, его повествованию не будет конца.

— Но вот что было странно, — наконец продолжил он, — что как только принцесса Сидония уезжала в Швейцарию, в «Усладе Каролины» появлялась прекрасная юная дама. У неё были такие же чёрные кудри и такой же стройный стан, как и у принцессы, и вообще они были ужасно похожи… В такие периоды мостик перед садом запирался ещё крепче, чем обычно, и на берегу реки, со стороны «Услады Каролины», стоял плотный штакетник, который развалился сразу же после смерти Лотара… Только одна особа из главного дома была удостоена милости беспрепятственно проходить по мостику — это фройляйн Флиднер. У неё даже был свой ключ, который она использовала в основном вечером и даже поздно ночью… Если вы спросите меня, откуда я всё это знаю, то я отвечу вам, что мне об этом рассказала моя покойная жена. Хотя она никогда не была замешана в эту тёмную историю — отмечу к её чести, — но женские глаза и уши очень чутки, и если проснулось женское любопытство, то уже не обращается внимание на мокрые ноги и отыскивается брод в реке…

Смотри-ка, добрая женщина тоже подслушивала! — с огромным удовлетворением подумала я, забыв на мгновение о своём опасном положении.

— Это была жизнь голубков. Великолепный женский голос пел прекрасные песни, тихими ночами на лужайке в свете луны сверкали эполеты господина офицера, а рядом с ним скользила стройная женская фигура в белом платье… Однажды вечером фройляйн Флиднер торопливо, безо всяких предосторожностей пробежала через мостик — за окнами в «Усладе Каролины» мелькали лучи света — а в полночь оттуда раздался детский плач.

Шарлотта поднялась, её губы были полуоткрыты, как будто ей не хватало воздуха, а горящие глаза не отрывались от лица рассказчика.

— Присутствие дамы в «Усладе Каролины» можно было наблюдать время от времени в течение нескольких лет — причём сцена, о которой я только что рассказал, повторилась ещё раз, — сказал далее Экхоф. — А потом весёлая, беззаботная принцесса Сидония внезапно скончалась на курорте от апоплексии, а спустя три дня красавец Лотар пустил себе пулю в лоб — это произошло в Вене, куда он сопровождал герцога … Господин Клаудиус прибыл домой через несколько дней после ужасного происшествия; во время своей поездки он посещал Вену и встречался там с Лотаром. Братья, которые так редко виделись, стали очень близки друг другу во время этой встречи — я слышал это из собственных уст Эриха… Когда мне в первый раз удалось обстоятельно поговорить с ним, я не смог не затронуть событий в «Усладе Каролины». Он гордо и мрачно поглядел на меня и сказал, показывая на папку с бумагами Лотара: «Здесь документы; мой брат жил со своею женой в законном браке!» Через несколько дней он по воле умершего пригласил в «Усладу Каролины» представителей суда. Я вместе с ними стоял в коридоре, а он в последний раз вошёл в покои своего брата. Я видел, как он запер папку в письменный стол в в большом зале — а затем прошёлся по всем комнатам, куда нам нельзя было зайти, закрыл двери и задёрнул шторы на окнах, а тремя минутами позже на дверях уже лежали судебные печати. Оба ребёнка, что родились в «Усладе Каролины», — это…

— Молчите! Не говорите больше ни слова! — вскочив, вскричала Шарлотта. — Разве вы не знаете, что я сойду с ума, что я умру, если поверю — пускай лишь на какой-то час! — в эту чудесную историю, а потом услышу: «Это всё неправда — это всего лишь тщеславные выдумки давно умершей женщины!».

Она сжала ладонями виски и принялась бегать туда-сюда.

— Успокойтесь и выше голову! — наставительно сказал Экхоф, поднявшись со скамьи и взяв за руку молодую девушку. — Я задам только один вопрос: если вы — не дети Лотара и принцессы, то кто тогда?

О небо, Шарлотта — дочь принцессы! Я чуть не свалилась с дерева… Теперь всё будет хорошо, всё!.. Как явственно заявляла о себе княжеская кровь в её жилах!.. Я бы громко возликовала, если бы не гадкие туфли, пытающиеся соскользнуть с моих ног… Не напряги я остатки своих мускульных сил, чтобы сидеть тихо, — то что бы со мной стало, если бы ужасный старик теперь, после своих признаний, обнаружил моё невольное присутствие!

— Зачем господину Клаудиусу воспитывать и тем более усыновлять детей абсолютно посторонних людей, к тому же из другой страны? — продолжал бухгалтер. — Смотрите, наследство его брата, ваше законное имущество, он у вас не отбирает — для этого он слишком справедлив, — и более того, он оставит вам и своё состояние, поскольку он не женат. Финансово он вас блестяще обеспечит, пускай даже только после своей смерти; а до тех пор он будет держать вас в повиновении — но он навсегда лишит вас вашего настоящего имени, потому что он не хочет, чтобы выросший на древе его семьи благородный побег продолжал жить… Я хорошо его знаю — у него упрямая мещанская гордость Клаудиусов! Ну успокойтесь уже наконец! — заключил Экхоф нетерпеливо. — И постарайтесь припомнить ваши самые ранние впечатления.

— Я не знаю ничего — ничего! — пробормотала Шарлотта и положила ладонь на лоб — её сильная душа рухнула под тяжестью свалившегося на неё счастья.

— Шарлотта, возьми себя в руки! — воскликнул Дагоберт; он казался намного спокойнее своей сестры и стал как будто выше — так гордо он выпрямился, а на его покрасневшем лице появилось испугавшее меня выражение. — У неё действительно могло не остаться воспоминаний, поскольку она была совсем ребёнком, когда наше положение изменилось, — да и я помню немногим больше, — сказал он бухгалтеру. — Наше раннее детство мы провели не в самом Париже, а в маленьком имении недалеко от города, у мадам Годен — это вы уже знаете… Я хорошо помню, как папа качал меня на коленях, но хоть убей, не могу сказать, как он выглядел. Я знаю только, что на нём всё блестело и искрилось — нам сказали, он был офицер… Маму я видел очень редко — яснее всего я припоминаю один день. Мама приехала с дядей Эрихом и ещё одним господином; в садовой беседке подавали кофе, а дядя Эрих бегал со мной по траве, подбрасывал меня в воздух и часами носил Шарлотту на руках… Он был совсем не такой, как сейчас; у него было свежее лицо с лёгким румянцем и очень быстрые движения — вряд ли он тогда был старше двадцати лет?