Вересковая принцесса - Страница 54

— Останьтесь ещё, я хотел бы услышать, как вы поёте, о вашем баритоне много говорят.

Во время всеобщей суеты я улизнула в соседнюю комнату — возможно, оттуда я смогу добраться до какой-нибудь двери, ведущей в коридор. Вся эта ситуация с моим вторжением в собравшееся общество была, конечно, ужасно забавной; я боялась насмешек Шарлотты, когда мы будем одни, и хотела по возможности не попадаться ей больше на глаза. К комнате, через которую я пробиралась, примыкал большой салон — там сегодня подавали обед. Из этого салона одна открытая дверь вела в коридор, где всё ещё на манер часового расхаживал туда-сюда старый Эрдман… Какое богатство серебряной посуды стояло на столе посреди комнаты и на соседних столиках! Мой взгляд охватил всю эту роскошь, затем скользнул по стене, и я застыла как пригвождённая…

На меня из тяжёлой золочёной рамы смотрел «блестящий офицер», как назвала его Шарлотта. Красивый, гордый мужчина с победительной улыбкой на красиво изогнутых губах… И эта белая рука, сильно и грациозно опирающаяся на стол, на самом деле подняла оружие и одним-единственным нажатием разнесла этот сияюще-ясный лоб?.. Совершил ли он это ужасное действие в «Усладе Каролины»? Может быть, мои ноги уже перешагивали через порог, за которым он когда-то лежал с простреленной головой?.. Сколько раз Хайнц испуганно уверял меня, что самоубийцы «обречены бродить по ночам и нигде не находить покоя»!.. И что, если он в полночь действительно проскользнёт по запечатанным залам, спустится по узкой тёмной лестнице и беззвучно отодвинет шкаф у моей кровати?.. Я почти закричала от ужаса, отвернув лицо от портрета, который неотрывно смотрел на меня своими сверкающими глазами — и тут в салон вошёл господин Клаудиус, который, казалось, что-то искал. Забыв всю свою робость и осторожность, я указала на портрет.

— Несчастье случилось в «Усладе Каролины»?

Он отшатнулся от меня, его лицо залила краска, а глаза метали молнии.

— Дитя, с чем вам пришлось здесь столкнуться! — сказал он мрачно. — Я попрошу некоторые здешние языки держать себя всё же как-то в узде! — Он помолчал одно мгновение и посмотрел на лицо своего брата. — Нет, — сказал он уже мягче, — это произошло не в «Усладе Каролины» — вас страшит эта мысль?

— Я — я боюсь призраков, и Хайнц тоже, и Илзе, только она не признаётся!

По его лицу скользнула серьёзная улыбка.

— Я иногда тоже вижу призраков, которых боюсь, и сейчас более чем когда-либо, — сказал он; я не знала, он говорит серьёзно или шутит. — Вы идёте сегодня ко двору?

Мне хотелось засмеяться — он задал мне тот же вопрос, что и Дагоберт.

— Да, — ответила я, — и мне надо поторопиться, мы должны быть в замке в шесть часов.

Я хотела быстро переступить порог, но он мягкой рукой удержал меня.

— Думайте о себе, чтобы при дворе вы себя не потеряли! — предупредил от меня с какой-то своеобразной интонацией, подняв указательный палец. Это было странно; его голос как будто — и причём уже во второй раз — проник в самые глубины моего сердца — ах, да это советует мне человек, который всегда думает только о себе! Дагоберт просил меня совсем о другом!..

Я покачала головой, выбежала из салона и понеслась вниз по лестнице… Счастье, что Илзе не видела этого упрямого качания — о, её нравоучение дождётся, несомненно, следующего раза!

19

Горничная всё ещё была в моей комнате. Она сразу же же взяла меня в оборот, прикрепила к платью недостающие ленты и надела мне на голову белую соломенную шляпку.

Я посмотрела в зеркало и внезапно поняла, что мои волосы, которые я никогда не приглаживала и не укладывала, сейчас лежат вокруг головы роскошными, блестящими локонами и выгодно оттеняются молочно-белыми лентами шляпки. Илзе своими острыми глазами тут же заметила, что я разглядываю себя в зеркале — в первый раз в жизни, между прочим… Её строгое лицо с румянцем на щеках отразилось у меня за спиной и неодобрительно уставилось на мою украшенную голову.

— Вот уже и самолюбование началось? — строго спросила она. — Как какая-то суетная дамочка, целыми днями проверяющая, хорошо ли выглядит её носик… Ты знаешь, что это грех?.. Если бы моя бедная госпожа в своё время отняла у Кристины зеркало, многое было бы по-другому… Я занавешу это стекло перед тем как уеду, так и знай!..

Да это было и не нужно. Я не могла согласиться с тем, что зеркало — это грех, потому что и нос, и фигура достались мне от Бога, но было смешно себе самой строить глазки… Я покраснела и устыдилась, словно я только что сболтнула какую-нибудь глупость. Горничная удалилась с сочувственной улыбкой на лице, поскольку Илзина нотация была довольно-таки резкой, а я отправилась в библиотеку за отцом.

Ещё перед дверью я услышала, что он ходит туда-сюда быстрыми шагами и громко разговаривает. Я подумала, что к нему кто-то пришёл, и тихо открыла дверь — он был один, но совершенно возбуждён. Он беспрестанно мерил шагами широкое пространство библиотеки и обеими руками взлохмачивал волосы. Иногда он останавливался, брал в руки золотую монету, которую сегодня показывал Илзе, рассматривал её, как будто хотел пробуравить металл взглядом, и, глубоко вздохнув, снова клал её на стол. Затем от сильно ударял костяшками сухих пальцев по столешнице, в ответ раздавался грохот, и вся беготня начиналась сызнова. Меня он не замечал, хотя я находилась в комнате вот уже несколько минут.

— Отец, что случилось? — робко спросила я в конце концов.

Он резко повернулся. В первый момент он не узнал меня в новом наряде, и я засмеялась и подбежала к нему. Его мрачное, разгорячённое лицо прояснилось, и по нему лучом солнца скользнула добрая улыбка, которая меня совершенно потрясла. Он воскликнул: