Вересковая принцесса - Страница 22


К оглавлению

22

— Это взаправду, Илзе? — спросил он подавленно, прижав свои большие руки к сердцу.

— Ну вы поглядите на этих малых детей! Ведут себя так, будто ребёнку должны отрубить голову! — отчитала она нас, но я видела, что ей не по себе из-за моего бурного протеста. — Ты думаешь, что так может продолжаться всю жизнь, Хайнц? Что дитя как угорелое будет носиться целыми днями по пустоши, лишь под вечер возвращаясь босиком домой, с чулками и башмаками под мышкой?… Она ничего не умеет, ни в чём не разбирается, она убегает, как дикая кошка, лишь завидев незнакомое лицо!.. К чему это всё приведёт?.. Меня давно это тревожило, иной раз до бессонницы; но пока была жива бабушка, я не могла отлучиться отсюда — но теперь всё изменилось, и меня уже ничто не остановит!.. Ну будь умницей, детка! — сказала она и притянула меня к себе, как ребёнка. — Я отвезу тебя к отцу — побудь там всего два года и научись чему-нибудь толковому, ну а если тебе там совсем не понравится, возвращайся домой, в Диркхоф, и мы опять будем вместе, хорошо?

Два года! Это же целая вечность!.. Дважды зацветёт вереск, дважды улетят и прилетят журавли, а меня в Диркхофе не будет; я буду торчать в душных четырёх стенах и вязать какие-нибудь ужасные чулки; или буду упражняться в правописании и учить наизусть библейские изречения!.. Я содрогнулась, каждая жилка во мне запротестовала.

— Илзе, уж лучше закопать меня сразу на погосте! — ответила я строптиво. — Я не вернусь в ту ужасную комнату…

— Глупышка! — перебила она меня. — Ты думаешь, твой отец возит эту комнату с собой в чемодане?… Он уехал оттуда, и вообще многое изменилось — сейчас он живёт в К.

Вжик! — и перед моими глазами возникла копна каштановых волос над высоким белым лбом, и насмешливые глаза уставились прямо на меня — я так испугалась, что кровь прилила к щекам.

— Но отец не хочет, чтобы я приезжала! — сказала я и спрятала лицо в Илзин шейный платок.

— Ну, это мы посмотрим! — вздохнула она, но тут же выпрямилась, горделиво подняла голову и мягко отстранила меня.

— Это действительно необходимо?.. Ах, Илзе!..

— Так надо, дитя!.. А теперь успокойся и не усложняй мне жизнь! Подумай о бабушке — она тоже этого хотела!

И она с удвоенной энергией принялась пришивать к платью второй рукав. Хайнц сунул остывшую трубку в карман и улизнул. Вечером я увидела его сидящим на вершине кургана; он сложил руки на коленях и глядел куда-то вдаль… Я взбежала на холм и уселась рядом с ним, и тут у нас обоих из глаз хлынули слёзы, которые не решались появиться в Илзином присутствии… Такой глубокой печали расставания давно, наверное, не видело небо над нами!..

На другой день в нашей комнате всё было вверх дном. В сенях стоял огромный деревянный сундук, и Илзе складывала туда вещи.

— Вот, посмотри-ка! — сказала она и показала мне набор грубого пестротканого постельного белья. — Ну разве это не роскошь? Вот это вещь! Против неё та марля, в которой спала бабушка — это просто ужас! — Она брезгливо отодвинула в сторону стопку удивительно тонкого, украшенного вышивкой льняного белья. — Постельное бельё ты возьмёшь с собой новое; я его собирала постепенно, с тех пор как мы живём в Диркхофе — содержи его в порядке!

Затем в сундук последовала целая связка бесформенных, жёстких чулок из овечьей шерсти, занявшая там приличный объём. Илзе годами копила для меня запасы одежды, в которой я должна буду «щеголять» в большом мире… Перины были скатаны в рулон и зашиты в мешок — огромный груз!

От всех этих сборов у меня ужасно щемило сердце, но в иные моменты душа моя словно воспаряла, её охватывало какое-то радостное предчувствие, какая-то прекрасная надежда; но это ощущение возникало и гасло мгновенно, как вспышка молнии, и всякий раз — вот странный скачок сознания! — взгляд мой робко упирался в мои башмаки. Они уже были хорошо разношены, я ступала в них так сильно, как только могла, при этом стараясь убедить себя, что гвозди уже не так клацают при ходьбе, как четыре недели назад. Но это не всегда помогало, и в один прекрасный момент я осмелилась робко попросить Илзе купить мне по дороге новые туфли. Она сняла с меня один башмак и стала рассматривать его на свету.

— Такие швы и подошвы ещё поискать! — сказала она. — В этих туфлях ты ещё года два сможешь ходить на танцы!.. Новые тебе не нужны.

Тем самым вопрос был закрыт.

И наконец неумолимо настало утро, когда я должна была покинуть мой любимый Диркхоф… Рано-рано, ещё не было и четырёх часов, я побежала на покрытую росой пустошь. Я махала руками на прощанье миллионам цветущих стебельков вереска, туманному болоту, я так резко трясла в угаре прощания мою старую любимую сосну, что она осыпала меня последними высохшими иголками, оставшимися с прошлой зимы… Шпитц был со мной, он лаял и радовался как сумасшедший — он считал мои движения потехой и забавой, которую я устроила ради него. Я сплела пёстрый венок и надела его на рога Мийке, которая сонно поглядела на меня и была так разнежена, что даже не поблагодарила меня мычанием и не попрощалась со мной.

Затем Илзе надела на меня новое чёрное платье и повязала вокруг моей шеи белоснежный, пышный, в складках и рюшах батистовый платок — моя тёмная головка лежала на нём, как орех на вате. На моей голове красовалась объёмная коричневая соломенная шляпа, на которую Илзе нашила чёрный креп. Наверное, я буду выглядеть странно в дороге — точь-в-точь как те маленькие грибы с огромными шляпками, которые мне всегда казались ужасно смешными.

После кофе, который я проглотила пополам со слезами, Илзе принесла какую-то коробку и торжественно извлекла из неё фиолетовую шляпу из тафты.

22