— Если тебе не нравится музыка, Шарлотта, то, по крайней мере, не мешай наслаждаться другим, — вдруг строго перебил её господин Клаудиус.
Она вздрогнула и замолчала. Равнодушно-гордым движением она склонила голову на спинку дивана и стала пропускать свои густые локоны сквозь подрагивающие пальцы. Она даже не подняла взгляда, когда молодой человек вернулся в комнату и принял восхищённую благодарность присутствующих.
Один из господ тем не менее попросил её спеть с Хеллдорфом дуэт.
— Нет, не сегодня — я не расположена, — ответила она небрежно, не меняя позы и даже не подняв глаз. Я увидела что красивое лицо Хелльдорфа побледнело. Мне было его ужасно жалко — я не могла вынести, что один из членов такой дорогой для меня семьи был унижен. Я отважно поднялась.
— Я хочу спеть с вами дуэт, если вы не против, — сказала я ему — мой голос, конечно, дрожал, потому что мне самой казалось, что я делаю что-то чудовищное, что-то сверхчеловеческое.
И он это знал — он помнил о моём страхе перед посторонними слушателями… Он живо поднёс мою руку к губам; затем мы пошли к роялю.
Я думаю, что я никогда в жизни не пела так хорошо и выразительно, как тем вечером. Мощное, хотя и непонятное волнение помогло мне преодолеть страх, звучавший в моих первых нотах… Уже во время пения присутствующие стали друг за другом беззвучно подходить к нам; когда песня отзвучала, они осыпали нас градом похвал; я была превознесена до небес как жаворонок, флейта и Бог ещё знает что.
И тут к нам подбежала Шарлотта. Она подскочила ко мне и положила руку мне на талию. Я испугалась её — она склонилась ко мне так низко, что я могла видеть слёзы в её глазах; но это были слёзы ярости, которые она, сжав губы и едва сдерживая дыхание, пыталась проглотить. Имей я тогда хотя бы малейшее понятие, что за страсть так сильно её терзает, мне было бы так легко её успокоить, и я бы с такой радостью это сделала! Но меня охватил неописуемый страх, и я невольно попыталась освободиться из её хватки.
— Ну посмотрите на этого маленького полевого жаворонка! — засмеялась она. — Одним приёмом можно раздавить это птичье тельце, — она так крепко сжала меня своей рукой, что у меня перехватило дыхание, — которое поёт так, что дрожат стены!
Я не успела оглянуться, как она меня, якобы лаская и гладя, оттащила от присутствующих в темноту… Она резко провела рукой по моей голове — роза вылетела из волос и по широкой дуге улетела в соседнюю комнату.
— Маленькая, очаровательная кокетка, вы блестяще сыграли свою роль — кто бы мог подумать, что в этой босоножке таится такая угроза! — прошипела она с едва сдерживаемой яростью. — Знаете ли вы, что делают со знаменитостями? — воскликнула она громче. — Их возносят надо всеми… Смотрите, вот так, так — легкое как пушинка существо, любимое всеми ничтожество!
Внезапно я оказалась высоко в воздухе и могла бы руками дотронуться до потолка, потому что верхний этаж главного дома был очень низким. В мощных девичьих руках я была словно летящее к небу пёрышко, слабое создание с беззащитными детскими ручками, абсолютное ничто; даже своим голосом я не владела, потому что моё горло сковали стыд и страх — мне казалось, что я во власти сумасшедшей.
Смеясь, она летела со мной через комнату, и я невольно зажмурила глаза… И тут на мою голову обрушился ужасный удар — мы натолкнулись на низко висящую бронзовую люстру в последнем салоне. У меня вырвался дрожащий крик — и все присутствующие подбежали к нам, а моя носительница испуганно опустила меня на пол. Как сквозь туман я увидела, как руки господина Клаудиуса поймали меня — а затем наступила темнота.
Как долго длилось это состояние, я не знаю — но мне показалось, что я прихожу в себя постепенно, как в детстве, когда я просыпалась на коленях у Илзе. Я чувствовала себя в мягких объятиях, и моего уха периодически касался нежный шёпот, которого я не понимала и который звучал для меня точно так же, как Илзины робкие, ласковые слова, не предназначенные, конечно же, для моего слуха… Но сердце, на котором покоилась моя голова, стучало громко и часто — и это было иначе, чем у Илзе… Я испуганно открыла глаза и посмотрела в совершенно бескровное лицо, чьё выражение страстного испуга я никогда не забуду.
Внезапно я поняла ситуацию, в которой находилась, и повернула голову, которая от резкого движения начала болеть. Рука сразу же убралась с моих плеч, и господин Клаудиус, который сидел рядом со мной на софе, вскочил с места.
— Ах, милая, дорогая девочка, — слава богу, вы снова открыли ваши большие глаза! — дрожащим голосом вскричала фройляйн Флиднер, отжимая бинты в фарфоровой миске.
Я схватилась за голову — она была забинтована, а по левому виску с повязки капала вода. Быстрее, чем я думала, я взяла себя в руки и стряхнула волшебное ощущение, так неописуемо сладко охватившее меня в момент возвращения сознания… Я со страхом подумала о Шарлотте и наказании, которое ей достанется — я должна встать на ноги как можно скорее.
— Что это я тут учинила? — спросила я, энергично выпрямившись.
— Вы немножко упали в обморок, моё сердечко, — ответила фройляйн Флиднер, заметно обрадованная моей бодростью.
— Как, я такое слабое создание?.. Знала бы это Илзе! Она не переносит слабонервных дамочек… Но мы должны снять повязку, фройляйн Флиднер — она нисколько не нужна, — я схватилась за бинты. — Ах, моя роза! — воскликнула я невольно.
— Вы должны получить её назад, — удручённо сказал господин Клаудиус — я видела, что он тяжело вздохнул. Он пошёл в соседнюю комнату, где цветок всё ещё валялся на полу, и подобрал его.