— Стоп, дитя моё, — перебила меня принцесса, — тут я должна возразить! У бедняков нашего города нет лучшего друга, чем он, хотя он и помогает несколько причудливым образом, а также категорически отказывается вносить своё имя во всякого рода списки добровольных пожертвований.
Какой-то момент я поражённо молчала.
— Но он жестокосерден и холоден как лёд по отношению к — к Шарлотте, — сказала я быстро, — и считает, что он всё знает лучше всех.
— Хорошенький перечень грехов! — засмеялся камергер. — Кстати, господин Клаудиус недавно показал, что он действительно понимает кое в чём лучше других, — повернулся он к принцессе. — Наш ловкий граф Целль наконец-то сел в лужу, к нашему всеобщему удовлетворению; его Дарлинг, которого он привёз из последней поездки, — бесспорный красавец, но злобное и коварное животное; некоторые даже утверждают, что это цирковая лошадь — такие странные у него повадки. Целль страшно хотел снова от него избавиться; в нашем кругу никто, конечно, не клюнул на эту удочку, но мы, из уважения к Целлю, проявили сдержанность, чтобы не отпугнуть других покупателей… Юный лейтенант Клаудиус загорелся приобрести животное, а некоторые добрые друзья Целля очень правдоподобным образом поддержали его в этом решении, но дядя посмотрел на Дарлинга, и — отказал. Что оказалось к лучшему для молодого человека, поскольку час назад этот конь сбросил сына банкира Тресселя, который его купил и который очень хороший наездник, — сбросил и прошёлся по нему копытом.
— Я хочу сказать, господин фон Висмар, эта так называемая сдержанность в вашем кругу меня чрезвычайно огорчает, и пусть граф Целль побережётся при своём следующем визите ко двору! — воскликнула принцесса, и её большие блестящие глаза горели от возмущения. — Это падение будет иметь серьёзные последствия?
— Вряд ли, — пролепетал Камергер. — Я прошу вашу светлость успокоиться и подумать, кто сидел на коне, — добавил он, улыбаясь и легонько покашливая; — здоровая кровь и совсем другая костная масса, такого человека нелегко убить; пара шрамов и синяков — и дело забудется.
— Вы говорили о некой Шарлотте в доме Клаудиусов, — обратился ко мне господин фон Висмар, который, видимо, почувствовал, что он зашёл слишком далеко. — Это такая видная, красивая молодая девушка?
— Не правда ли, Шарлотта красавица? — счастливо перебила его я — я сразу простила ему его ребячливые манеры только за одно это слова.
— На мой вкус, немного слишком монументальная, слишком эмансипированная и вызывающая, я встретила её как-то раз в женском собрании, — сказала принцесса скорее камергеру, чем мне. Значения слова «эмансипированный» я не поняла, но я услышала осуждение в её голосе, и это глубоко меня задело и огорчило. — Странные, однако, отношения в доме, — продолжала она. — Что подвигло Клаудиуса усыновить детей неизвестного француза?
Господин фон Висмар снова пожал плечами.
— И при этом усыновлённые нисколько не благодарны за это усыновление, — воскликнула фройляйн фон Вильденшпрунг. — Эта Шарлотта постоянно злобно сопротивлялась имени Клаудиус, на её тетрадках стояло Мерикур, и пансионерки старались обращаться к ней по этому ненавистному имени так часто, как только возможно, — единственно чтобы увидеть её гневно сверкающие глаза!
— Ах, вы знакомы с молодой девушкой, Констанция? — спросила принцесса.
— Насколько хорошо, насколько могут знать друг друга сведённые в одно место пансионерки из разных кругов, ваша светлость, — ответила придворная дама, равнодушно пожимая плечами, что воспламенило мою кровь. — Мы были два года в одном и том же дрезденском институте… По возвращении сюда она пыталась возобновить нужные знакомства и сразу же нанесла мне визит…
— Ну и?.. — спросила принцесса, когда молодая дама в какой-то момент умолкла.
— Папа посчитал, что это знакомство не для меня, поэтому я её опередила и вернула визитку…
Она внезапно замолчала, повернулась и сделала очень глубокий и очень грациозный реверанс. В сопровождении моего отца и двух других господ в салон вошёл красивый молодой господин с очень серьёзным лицом — это был герцог.
Принцесса приветствовала его тепло и сердечно, как мать; затем она представила меня. Мне больше не нужно было какого-то особенного мужества, чтобы взглянуть на его светлость и спокойно ответить на его дружелюбные вопросы; я вдруг стала чувствовать себя намного свободнее на «дворцовой почве»; видимо, «маргаритка» стала увереннее держать голову, поскольку мой отец очень удивлённо посмотрел на меня и внезапно ласково провёл рукой по моим волосам.
Его лицо снова выдавало большое волнение. Я просто-таки с ненавистью смотрела на золотые монеты, которые герцог выложил перед своей тётей. Он сказал ей, что эти монеты стоили изрядную сумму денег; но с ними известный с давних пор герцогский нумизматический кабинет станет одним из наиболее полных, поскольку с сегодняшней покупкой он приобрёл экземпляры, которые для многих коллекционеров являются столь же мифическими, как и сокровища нибелунгов…
Я видела, что по лицу моего отца беспрестанно пробегает нервная дрожь; мне было ужасно его жаль. Я хорошо могла понять, какую муку он испытывал, видя, что страстно желаемые им сокровища под всеобщее восхищение переходят из рук в руки как собственность другого человека… Ожесточение против того, кто в своей «мудрости лавочника» присудил его к этому поражению, снова бунтарски воспламенило мою душу и заставило забыть всякую сдержанность.