Вересковая принцесса - Страница 50

Он улыбнулся мне.

— Я понимаю, что вся ваша натура восстаёт против чисто механической работы, — сказал он. — Но вы ещё не знаете, что перо в нашей руке становится одушевлённым и окрылённым существом, что оно может излить на бумагу всё, что «перемешивается в голове», — кто-то же должен вас и этому научить! Спросите вашего отца — с пером в руке он беззаветно служит науке, он не сможет без этого жить.

— Ну так я хочу вам сказать, что я именно поэтому не могу терпеть всей этой писанины, — рассердилась я. — Есть ли на свете что-либо более прекрасное, чем голубое небо над нами, чем драгоценный воздух или всё чудесное воскресное утро? А мой бедный дорогой отец сидит за толстыми шерстяными шторами, вдыхает тяжёлый пыльный воздух, пропитанный запахом книг и кожаных переплётов, и стирает себе от письма пальцы, давно забыв, как прекрасен мир… И когда я туда вхожу, он вскакивает и не сразу понимает, что я его ребёнок… Моя мать всё время писала — она ни разу не взяла меня на руки и ни разу не утешила, когда я плакала, — и такой я не хочу стать, совершенно не хочу!

Между тем мы вошли в холл и остановились перед коридором, в котором находилась дверь в мою комнату. Господин Клаудиус снял очки и сложил их в карман… И хотя это был всего лишь господин Клаудиус и я не могла его терпеть, но глаза его были прекрасны — они мне напомнили ясное полуденное небо: оно кажется таким мягким и беззащитно-чистым, но если взглянуть на него в открытую, то глазам становится больно от разлитого в небе солнечного блеска.

Сейчас я удручённо молчала — синие очки были моим бастионом; с ними испарилась и укрылась в самом отдалённом уголке души вся моя смелость. В этот момент снаружи зашуршал гравий под чьими-то шагами.

— Вы только не обижайтесь на меня, фройляйн! — раздался Илзин голос. — Что за гадкая мода… Такая молодая красивая лама — и дымит как паровоз!

— Ах, вы просто боитесь, что табачный дым испортит драгоценные анютины глазки на вашей шляпе, фрау Илзе! — засмеялась Шарлотта.

— Глупости — это мне и в голову не пришло! Но я вам скажу, если бы я только могла подумать, что дитя всунет такую вот бумажную трубку между своими маленькими зубками — то я сразу же забрала бы её с собой… — Илзе вошла в холл и замолчала, увидев нас. Шарлотта, которая появилась вслед за нею, держала сигару между красных губок, а её смеющееся лицо исчезло за облаком дыма, которое она с шумом выдохнула — явно в пику Илзе. Увидев господина Клаудиуса, она поражённо отшатнулась, залилась краской и быстренько достала сигару изо рта. При её виде мне захотелось смеяться, а лёгкость и грация, с которой она обращалась с сигарой, делали её для меня ещё интереснее.

Господин Клаудиус, казалось, ничего не заметил.

— Вы правы, фрау Илзе — не допускайте этого! — сказал он хладнокровно. — Вашей шляпе дым не повредит; но на чистом блеске женственности он осядет грязной копотью.

Шарлотта размашистым движением забросила сигару в пруд.

— Ты позаботилась о приглашениях, Шарлотта? — спросил он так спокойно, как будто не видел пламени в её глазах и лёгкого подёргивания в её пальцах.

— Нет ещё — их вечером разнесёт Эрдман.

— Тогда не забудь послать одну карту Хелльдорфу.

— Хелльдорфу, дядя? — спросила она таким тоном, словно ослышалась; её щеки залила краска.

— Да, завтра он обедает у нас — ты хочешь что-нибудь возразить по поводу моего распоряжения?

— Нет, но это для меня новость, — неуверенно ответила она.

Господин Клаудиус едва заметно пожал плечами, вежливо снял перед нами шляпу и стал подниматься вверх по лестнице. Он шёл не в библиотеку — я услышала, как он открывает наверху какую-то дверь.

— Неужели мир перевернулся? — пробормотала неподвижно стоящая Шарлотта, опустив руки вдоль тела. Она прислушивалась к удаляющимся шагам, пока наверху не хлопнула дверь. — Да, боже мой, хорошенькая выйдет история!.. Я готова съесть свою шляпку, если Экхоф не пересолит нам завтра суп!

— Да ну, что забыл на кухне старый бухгалтер? — вскричала Илзе сердито — неутомимый утренне-вечерний певец низко пал в её глазах.

— Дорогая фрау Илзе, — засмеялась Шарлотта. — Я хочу вам кое-что сказать… На деловом небосклоне фирмы Клаудиус вращается ещё одно солнце, и это господин Экхоф. Разумеется, дядя Эрих делает что хочет; но он уважает высокомудрые советы и пожелания господина Экхофа до такой степени, что скромное второе солнце на самом деле правит всем … Но Экхоф — смертельный враг Хелльдорфа, за дело или нет, я не в курсе, меня это ни в какой мере не касается и в конце концов совершенно безразлично, поскольку я не знаю этого… человека, абсолютно не знаю! Я знаю только, что Хелльдорф до сего часа ни разу не был на жилой половине дома Клаудиусов, по самой простой причине — потому что этого не хочет господин Экхоф… А завтра он вдруг должен быть за обедом, который дядя Эрих даёт в честь двух своих солидных деловых партнёров из Америки — Экхоф разъярится и, размахивая трактатом, будет грозить судом Божьим… Я вам говорю, мир перевернулся, и я не удивлюсь, если те каменные истуканы — она показала на группу посреди пруда, — встанут, поклонятся нам и скажут, что мы хорошенькие девушки!

Я засмеялась, и даже Илзе против воли усмехнулась.

— Что делает господин Клаудиус на верхнем этаже? — спросила я — у меня не укладывалось в голове и меня злило, что «лавочник», как называл его мой отец, переступил порог храма науки.

— Он возится со своими двумя телескопами… Вы ещё не видели два «нароста» на на крыше «Услады Каролины»? Один из них — это купол в кабинете античности, а второй дядя Эрих оборудовал для наблюдения за звёздами… Не правда ли, создаётся впечатление, что и у него есть высокие интересы? Не верьте этому, ради Бога, — он просто считает на небе золотые звёзды, словно талеры на огромном конторском столе.