Вересковая принцесса - Страница 41

— Мой полевой цветочек, не надо ребячиться! — отчитала она меня. — Принцесса очень любезна. Она сестра принцессы Сидонии, о которой мы только что говорили, и тётя молодого герцога. Она даёт приёмы в его резиденции, поскольку он до сих пор не женат, и будет, конечно, очень мила с маленькой, робкой и — не сердитесь — глупенькой юной девушкой, которая боится своего первого представления при дворе… Так что успокойтесь, малышка!

Она повернула меня туда-сюда за плечи.

— Вы хотите представить принцессе вашу дочурку в таком вот виде? — спросила она отца, демонстрируя в обезоруживающей улыбке перламутровые зубки.

Он неуверенно и непонимающе посмотрел на неё.

— Ну, я имею ввиду, в этом допотопном костюме?

— Послушайте, фройляйн, — резко вклинилась в разговор Илзе, — на пустоши моя бедная госпожа носила траур по милостивому господину. Она была гордой и благородной, и для неё платье было достаточно хорошо, и я думаю, принцессе ничего не сделается, если она увидит малышку в этом наряде.

Шарлотта рассмеялась ей в лицо.

— Сколько лет назад это было, почтенная фрау Илзе?

Тут наконец дошло и до моего отца. Он провёл рукой по лбу.

— Хм, о чём это мы говорим?… Да-да, вы правы, фройляйн Клаудиус, в таком виде Лорхен не совсем презентабельна. Я помню — моя умершая супруга имела исключительный вкус и часто бывала со мной при дворе. Дорогая Илзе, внизу на первом этаже должны находиться два чемодана с предметами туалета — после трагических событий их запаковала тогдашняя домоправительница…

— Боже сохрани, прошло уже больше четырнадцати лет! — вскричала Илзе, всплеснув руками. — И это никогда не открывалось и не проветривалось!

Он помотал головой.

— Ах бедное создание! — буквально возликовала Шарлотта и обвила меня рукой. — Значит, я должна спасать положение, иначе двор получит потеху, которой ещё никогда… Я обо всём позабочусь, господин доктор!

— Так — и кто это оплатит? — сухо спросила Илзе.

На лице моего отца появилось смущённое выражение, а взгляд стал каким-то испуганным — он сплёл пальцы и хрустнул костями. Это не ускользнуло от внимания Шарлотты.

— Я тотчас же поговорю с дядей, — сказала она.

— Он не может дать малышке других денег, кроме тех, что принадлежат ей. И что мы в итоге получим? Часть наследства вылетит в трубу на тряпки и побрякушки, мы даже не успеем оглянуться!

— Да ради бога, держите ваши деньги при себе! — вскричала раздосадованная Шарлотта. — Я дам ей мой новый наряд, который портной принёс только вчера… В этом костюме я ни за что не пущу малышку ко двору — для этого она уже слишком мне дорога!

Я повернула голову в сторону и тайком поцеловала полную белую руку, обнимающую моё плечо. Илзе увидела это движение; она покачала головой, и на лице её появилось горькое выражение. Я думаю, что она уже во второй раз за сегодня глубоко пожалела, что привезла меня в дом «разумных людей».

Но у неё, между прочим, не было повода для беспокойства: к чувству благодарности, с которым я поцеловала руку Шарлотты, не примешивалось ни капли тщеславия. Я не думала ни одну минуту, что без толстого жабо, от которого меня храбро освободила Шарлотта, я буду лучше выглядеть — моё загорелое лицо не станет ни на йоту белее над нежным воротничком, который носила молодая дама, и маленькие ушки, которые немедленно краснеют при малейшем приступе робости, будут торчать из красивого воротничка так же смешно, как и из белой марли. Но даже об этом я не думала — я благодарила единственно за любовь, проявленную ко мне Шарлоттой.

Шарлотта попрощалась с моим отцом, так и не взяв никакой книги; похоже, что моё представление ко двору вызвало круговорот мыслей под ясным белым лбом. Внизу в холле она ещё раз напомнила мне, что я должна победить «совершенно немотивированную робость и боязливость», и поспешила в главный дом.

— Конечно, ты не наденешь одолженные вещи, — сказала мне Илзе после ухода Шарлотты. — Твоя покойная бабушка перевернулась бы в гробу… Господи Иисусе, теперь мне придётся самой просить у господина Клаудиуса деньги на тряпки!.. Да-а, они там в главном доме сделают из тебя разряженную куклу!

Когда мы вернулись в наши апартаменты, где горничная как раз накрывала на стол, навстречу нам вышел старый приветливый садовник, который сообщил мне, что по распоряжению господина Клаудиуса он поставил в моей комнате цветы.

С трудом я выдавила несколько благодарственных слов — я совершенно не хотела цветов от господина Клаудиуса, пускай он их лучше продаст, чёрствый и мелочный дядюшка!.. Я даже не пошла взглянуть на цветы. Но после обеда, в один из самых напряжённых часов моей жизни, я всё-таки сидела рядом с ними — они затеняли мой письменный стол… Мой письменный стол! Что за ирония — поставить мне стол, предназначенный исключительно для письма!.. И вот я сидела за ним и потела от усилий — я писала письмо, первое письмо в моей жизни. Илзе была непреклонна.

— Посмотрим, как ты справишься с этой историей, в которую вмешалась… Я не пошевелю и пальцем! — сказала она решительно и безо всякого сочувствия, оставляя меня один на один с этой титанической задачей.

«Дорогая тётя! Я прочитала твоё письмо. Мне очень больно, что ты потеряла свой чудесный голос, и поскольку моя дорогая бабушка умерла, я высылаю тебе деньги», гласили каракули на бумаге, лежавшей сейчас передо мной. Начало было удачным, и я широко раскрыла глаза в поисках идей для продолжения.

Изумительный аромат заструился мне навстречу… Это были принесённые садовником цветы; прекрасные и бледные чайные розы свисали тяжёлыми гроздьями, и — о Боже! — снизу все эти роскошные розы, азалии и камелии охватывал венок из цветущего вереска! Как чутко садовник всё продумал!.. Я отбросила перо и погрузила руки в цветущие стебли… Перед моим взором возникла крыша Диркхофа, над которой безостановочно жужжали пчёлы; я услышала крики сорок над вершинами дубов… Я видела, как старая сосна изнемогает под палящим послеполуденным солнцем, а жёлтые цветки дрока сверкают, как звёзды, на лилово-пурпурном ковре цветущего вереска… Голубые бабочки! Вот я бегу за ними к берёзе через густые ивовые заросли, и мои горячие босые ноги внезапно попадают в восхитительно прохладный ручей!.. Я очнулась и решительно обмакнула перо в чернила, изобретённые, несомненно, специально для моих мучений. Но надо продолжать! «Мы с отцом живём у господина Клаудиуса в К., это на случай, если ты соберёшься мне написать и сообщить, как дошли деньги по почте». — Точка! Составлено хорошо, но сможет ли она это прочитать? Илзе всё время утверждала, что в моей писанине нельзя найти никакого смысла, поскольку буквы «стоят вкривь и вкось друг за другом». — Ах, там на газоне затанцевал журавль, и целая стая цесарок испуганно упорхнула за каменное ограждение пруда — из кустарника вышел Дагоберт; он размахивал тростью в такт широким шагам, целенаправленно направляясь к «Усладе Каролины»… Я испуганно пригнулась, поскольку он безотрывно смотрел на окно, за которым я сидела. Нет-нет, он не войдёт — с моей стороны было бы просто глупо поддаться мгновенному порыву и побежать закрывать дверь!.. Он пошёл наверх, в библиотеку; я слышала его гулкие шаги на последних ступенях каменной лестницы… Боже, как же много всего происходит в мире, как много можно увидеть и пережить, и при этом находятся люди, которые целыми днями пишут, склонившись над безжизненной бумагой, — как, например, господин Клаудиус над своими огромными фолиантами в главном доме!..